Ричард Штерн - Вздымающийся ад [Вздымающийся ад. Вам решать, комиссар!]
Анатоль Шмельц участвовал в этом полете. Но не как репортер — эта участь выпала Вольриху, уже работавшему к тому времени в газете Шмельца. Нет, он хотел своим участием продемонстрировать публике свои гуманистические убеждения.
Между прочим, там был и Гольднер, без которого нигде не обходилось.
Полет над затопленными районами был ужасен. Рев моторов, переходящие из рук в руки бутылки виски, лица, пытающиеся изображать участие и печаль… А внизу — поля, покрытые бурой массой воды, уносимые потоком коровы, овцы, собаки…
Как утверждает Гольднер, Шмельц совсем расчувствовался.
Наконец они сели в Милане, потрясенные, но не исчерпавшие сил — они ведь были мужчинами! Вышли из самолета, размяли ноги, и один из них — Вольрих — начал тут же узнавать, где ближайший бордель.
Вот что рассказывал позднее сам Анатоль Шмельц:
«Я собирался осмотреть Миланский собор, но мои коллеги буквально затащили меня в переулок неподалеку от „Ла Скала“, где был один из многих миланских „домов любви“. Остальные уже были внутри, а я все колебался — не слишком хотелось. Оглядевшись, словно ища, чтобы кто-то помог мне решиться, я заметил у входа человека, смотревшего на меня с надеждой и ожиданием.
Он сказал: „Так хотелось бы… но я не могу себе этого позволить…“
Сказал по-немецки, откровенно и доверчиво. Ну я и пригласил его пойти со мной.
Это была первая моя встреча с Гансом Хесслером, который с тех пор остался при мне, благодарный, преданный и все понимающий. И до сегодняшнего дня никогда не обманул моего доверия».
* * *Карл Гольднер так прокомментировал это:
«Эти двое были словно созданы друг для друга. Совместное приключение в миланском борделе стало основой их дружбы до гроба. Иногда они, правда, больше походили не на приятелей, а на заговорщиков. Что же там тогда произошло? Девки в том миланском борделе в столь тяжелые времена не были избалованы заработками, тем больший восторг вызвало вторжение нашей компании. Одна очень даже созревшая куколка тут же кинулась на Хесслера и с профессиональной ловкостью забралась ему в штаны. Шмельц, стоявший рядом, выглядел как ребенок, у которого забрали игрушку.
Хесслер, заметив это, тут же отреагировал:
— Дорогой, если вам эта девка нравится — с удовольствием уступлю!
Вот с чего начались эти удивительные, длящиеся третий десяток лет отношения между Анатолем и его Гансиком».
* * *— Могу я спросить, — осторожно начал фон Гота, — видели вы этой ночью Хорстмана?
— К счастью, не видел, — с виду равнодушно заявил Вольрих. Но глаза его испуганно забегали. — С большим удовольствием я вижу его жену. Но это не тайна. Вы имеете что-нибудь против?
Фон Гота понял, что это уловка Вольриха, который решил атаковать, чтобы не оказаться припертым к стенке. Отхлебнув из бокала пива, он спокойно спросил:
— Вы всю ночь были здесь, в театре?
— А меня видели где-то еще? — спросил Вольрих, стараясь казаться невозмутимым.
— Этого я не утверждаю.
— Зато намекаете! — вновь атаковал Вольрих, почувствовав неуверенность молодого криминалиста. — Будьте добры объяснить мне, с какой стати вы задаете подобные вопросы! И я еще подумаю, буду ли вообще отвечать.
Фон Гота выпил еще пива, отодвинул бокал подальше и решил поставить все на карту.
— Погибший, о котором упоминал комиссар Циммерман, — это Хайнц Хорстман.
— Правда? — выдавил Вольрих. — Как это могло произойти? Черт, какое свинство! Ну, теперь начнется.
— Не похоже, что это вас слишком опечалило или даже расстроило, — констатировал фон Гота.
— А с какой стати? — недоуменно возразил Вольрих. — Этого Хорстмана никто терпеть не мог, от него были одни неприятности!
— У кого?
— У всех, кто имел с ним дело. — Казалось, Вольрих заговорил в открытую. — Хорстман был из того типа людей, которые суют свой нос в любую дырку. Он был ужасный нахал. С ним никто и ни в чем не мог быть уверенным.
— Значит ли это, что вы испытывали антипатию к Хорстману?
Вольрих рассмеялся:
— Вовсе нет — мы с ним были приятели.
— С его женой тоже?
— Да, и с ней тоже.
Тут Вольрих вдруг заинтересовался:
— А что с ним, собственно, случилось?
— Возможно, — осторожно сказал фон Гота, — он попал под машину.
— Возможно, — усмехнулся Вольрих, — но вы-то служите не в дорожной полиции, а у Циммермана, в отделе по расследованию убийств. И что же именно вы собираетесь от меня узнать?
— Где вы находились между двадцатью двумя часами и полуночью?
— Где-то здесь. И буду утверждать это до тех пор, пока вы не сможете доказать что-то иное. Но делать это вам вообще не советую. Не потому, что я лично знаком с полицайпрезидентом, министром юстиции и еще кое с кем. Как мне кажется, вы, видимо, вообще представления не имеете, во что вляпались.
* * *Фрау Сузанна, супруга Петера Вардайнера, сразу после смерти своего мужа.
«В тот вечер в театре я была не в настроении. Меня беспокоил муж. Он был агрессивнее, чем когда бы то ни было, особенно в отношении Шмельца. Но Шмельц был для нас двоих весьма уязвимым местом. Еще до того как выйти за Петера, я ведь встречалась и со Шмельцем. Конечно, я не имею в виду интимные отношения, о связи речи не шло, мы были добрыми друзьями. Когда я пыталась заговорить об этом, Петер всегда переводил разговор на другое. Но я подозревала — он делает так для того, чтоб не узнать правду. Правду, которой он опасался, хотя совершенно напрасно. Между мною и Шмельцем никогда ничего не было.
Так вот, поведение Петера в ту жуткую ночь в театре заставило меня думать, что в нем вдруг прорвалась долго сдерживаемая ненависть к Шмельцу, вызванная подозрением о нашей былой связи, и что он решил схватиться в открытую.
Я попыталась отвлечь его:
— Когда же ты успокоишься и займешься чем-нибудь повеселее? У тебя полная редакция прелестных молодых девушек, в конце концов есть и я. Зачем забивать голову только Шмельцем? Вспомни о своем здоровье — и думай о радостном и веселом.
Но он лишь смеялся и, возомнив, что с ним ничего не может случиться, повторял:
— Я себя чувствую так здорово, что могу сдвинуть горы!»
* * *Комиссар Циммерман отвел Анатоля Шмельца в сторону, к стойке с сосисками, где уже ждал Фельдер. Разговоры такого рода, который предстоял комиссару, по основным правилам следственной практики никогда не велись без свидетелей.
— Чем могу быть полезен? — снисходительно начал Шмельц.
— Прежде всего я должен вам кое о чем сообщить, — заявил Циммерман, оставаясь при этом холодно сдержан, как обычно.
— О чем же?
— О Хорстмане, который, по нашим сведениям, занимал в вашей газете видное положение.
— Видное положение — слишком сильно сказано, — поправил его Шмельц. — Хорстман был всего лишь одним из множества репортеров нашей газеты…
— Был? — тут же переспросил Циммерман.
— Ну да — я не знаю, что он натворил или что там вы собираетесь ему навесить, но должен вам сказать, что Хорстман — только это между нами — давно не пользуется былым доверием.
— Ну, думаю, ему от этого ни жарко ни холодно, — оборвал его Циммерман, — потому что он мертв.
Фельдер удивленно уставился на начальника, сочтя было, что комиссар поспешил, не сдержался. Или нет? Взглянув на Шмельца, заметил, как тот отшатнулся.
— Господи, что вы говорите? Хорстман мертв? — Шмельц прикрыл руками лицо, голос его зазвучал хрипло: — Боже, какой ужас! И как это могло случиться?
— Попал под машину, несчастный случай скорее всего, — комиссар вдруг словно утратил интерес к дальнейшей беседе. — И это все, что я вам хотел сообщить. Счастливо оставаться, доктор Шмельц!
Циммерман кивнул Фельдеру, чтобы шел за ним. Они вернулись к столу, за которым сидел фон Гота.
— Беспросветно! — сказал фон Гота.
— То есть мы, как обычно, ничего не узнали, — пояснил его реплику комиссар Циммерман.
* * *Комиссар Кребс, начальник полиции нравов, вернувшись с совещания у руководства, спросил у дежурного, где Циммерман.
— Комиссар Циммерман на операции, подозрение на убийство. Предупредить, что вы его искали?
— Нет, спасибо, — торопливо отказался Кребс, — мне не к спеху.
— А может, передать, чтоб он связался с вами? — не отставал дежурный.
Неудивительно, комиссар Кребс был тут одной из важнейших фигур, хотя по виду этого и не скажешь.
— Ведь с Циммерманом мы на связи. Его машина на углу Шиллерштрассе и Шванталерштрассе.
— Просто сообщите мне, когда он появится, — спокойно попросил Кребс. — Его предупреждать не стоит. Я буду у себя в кабинете, похоже, до утра.
* * *Комиссар Циммерман с удовольствием доел пятую ливерную колбаску, ни на миг не упуская из виду соседний стол. Туда уже вернулись и Шмельц, и Вольрих. Казалось, от новости, которой они шепотом поделились с приятелями, праздничное настроение у всех как рукой сняло. Они сидели, перешептываясь и переругиваясь.